Ирина Тимофеева Ведомости, январь 2009 г.

Ген творчества

— Ольга Васильевна, правда ли, что в вашей семье просто-таки неприличное количество представителей творческих профессий?

— Семья Титковых достаточно известна в городе. У ее истоков — два брата-художника, Иван Васильевич и Василий Васильевич. А дети творческих людей, как известно, почти всегда заряжены вирусом творчества. Элеонора Титкова, режиссер театра музыкальной комедии, — моя двоюродная сестра. Обе мы окончили ГИТИС, учились у одного мастера — Бориса Покровского. Средняя сестра, обладательница великолепного голоса, всю жизнь пела в хоре оперного театра, старшая сестра была художницей. Брат — режиссер… Муж мой, Сергей Чавчавадзе, кстати, тоже творческой профессии: ему 72 года, а он работает кинооператором, у него целый класс студентов.

— Во всем виноват ген творчества, передающийся по наследству?

— Я пошла в папу. Наблюдала, как он трудится в мастерской, как целиком отдается работе. Он вставал в шесть утра, а к середине дня у него уже был готов эскиз. Он держал бешеный темп. Я в него: очень долго работаю в театре, уже бы две пенсии вокальные заработала. Часто говорят: быть артистом в оперетте — такая ерунда. В действительности же это страшный жанр. Недавно Марчелло Мастрояни в каком-то интервью признался, что сложнее жанра оперетты не знает: можно разрыв легких получить на сцене. Так говорят хорошо понимающие люди…

А-а, ГИТИС?..

— Актерская школа — то, что, безусловно, влияет на формирование творческой личности. А ведь вы окончили ГИТИС!

— У меня были великие педагоги. Актерское мастерство вели ученики Станиславского. По коридорам ходил Анатолий Эфрос, с Юрием Завадским мы кланялись, Николай Охлопков говорил: «Какая красавица!»... Этим я питаюсь многие годы. И потом — мы находились в особой московской атмосфере 60-х, которая породила ту культуру, которая сейчас, к сожалению, постепенно уходит… Это время хрущевской оттепели, когда появился глоток свободы, когда люди задышали, когда в Москву стали приезжать гастролеры: «Ковент-гарден», «Ла скала»... Нам стали показывать фильмы, которые мы никогда не видели: не боевики, а добротное американское кино. Нас вообще государство баловало. По студенческим билетам мы могли бесплатно ходить в любой театр. В артистическом кафе по вечерам собиралась вся актерская братия: туда же приходили и мы, голодные студенты, чтобы посмотреть, прикоснуться к театральной элите. И нас не выталкивали, как сейчас. «А-а, ГИТИС? Ну проходите, только тихо…» Нынешние студенты себя разбазаривают, голос при этом неверно ставится. А нам работать не разрешалось нигде: пока не выучишься, тебе была закрыта дорога в кино и театры.

Приметы времени

— С театром музкомедии вы знакомы буквально с момента его рождения. Каким он вспоминается вам сейчас?

— Воспоминания о театре тех лет — самые светлые. Режиссеры не ленились работать с актерами, досконально объясняли все — от сверхзадачи до грима. Требования при этом были высочайшие. Сейчас актер выживает физически: есть силы и здоровье — он играет 20—30 спектаклей в месяц, и никто не отслеживает качества игры. А раньше было по-другому. Главный режиссер Анатолий Яковлевич Мовчан, например, все время меня ругал — и я ему благодарна за то, что во мне не развились примадоннские привычки, выработался иммунитет от звездной болезни. С тех пор я привыкла быть требовательной к себе. Мовчан так ко мне придирался, что я начинала понимать, для чего я вышла на сцену. Кстати, именно он ввел школу мюзикла, который сейчас расцвел буйным цветом.

— А мне казалось, мюзикл — примета последних лет…

— Расскажу, как это было. Мовчан был Народным артистом России, он работал в ТЮЗе и не был музыкантом, но оказался в театре музыкальной комедии. Мы не знали, что он будет делать на новом месте. А он взялся за мюзиклы. И начал с хорошей драматургии. С его подачи шел Кальдерон, Лопе де Вега. Мы учились на потрясающих стихах. Именно поэтому в театре сейчас появляются такие мюзиклы, как «Мышеловка» по Агате Кристи, «Гадюка» по Алексею Толстому. Сегодня мюзикл пытаются размножить, но, на мой взгляд, он не дает в России плодов. В Москве погибли очень многие спектакли этого жанра, «Чикаго», например. Не кушается мюзикл, не идет на него российский зритель, который вырос на хорошей классике. Оперетта — жанр также заимствованный, но демократичный и понятный нашему зрителю. Публике необходима хорошая музыка, «бразильский сентимент». Оперетта всеядна и вечна, и перевешивает мюзикл на весах.

— Чем еще театр музкомедии из прошлого отличается от него же из настоящего?

— В начале своего существования театр находился в одном здании с оперным театром. Но вскоре директор оперного Семен Зельманов предложил отделиться. И нас перекинули в кинотеатр в Центральном парке. Этот Зельманов был потрясающий инициатор. Он считал, что надо писать свою оперетту и показывать ее в Москве. Так, мой бывший муж Георгий Иванов и Иван Ромашко написали оперетту «У моря Обского», про наш Академгородок. Оперетта вышла потрясающая: она прошла по всем городам Сибири, с ней мы открылись на первых гастролях в Москве в середине 60-х. Все говорили о том, что родился новый талантливейший коллектив молодых артистов. После были и другие оперетты на местном материале: «Рябина красная» Иванова и Ромашко, «Два цвета времени» Георгия Иванова (она была представлена на Государственную премию: интересно, помнит об этом кто-нибудь?), «Ветры весенние» Валентина Левашова, «Великолепный день» Григория Гоберника… Были свои оперетты, а сейчас и клавира не найти… Композиторы все кладут в стол: время страшное, не нужна эта музыка. Пожалуй, единственное исключение — «Буратино» сибирского композитора Андрея Кротова, ученика Аскольда Мурова, который в свою очередь — ученик Георгия Иванова. Так замыкается история.

«Во многих пьесах нет возрастных ролей»

— Всю свою жизнь вы с театром. Меняет ли время отношения: ваше к театру, а театра — к вам?

— Уже 41 год я работаю солисткой. Я делала все роли, которые мне давали. И амплуа у меня разные: лирические, лирико-каскадные, характерные героини. Но подошел возраст — а с ним и амплуа комических старух. Для меня это достаточно радостная полоса. Богом мне дан дар смешить, не все это могут. Кстати, свою «Золотую маску» я получила за роль комической старухи, графини Данковой в оперетте «Граф Люксембург». Эта работа сделана с прекрасным режиссером Григорием Дитятковским. С нее начался мой карьерный взлет. Почти в один момент я получила звание Народной артистки РФ, стала профессором консерватории, в которой к тому моменту проработала 17 лет. Получила трехкомнатную квартиру в центре города… Но я прекрасно осознавала, что после такого взлета неминуем спад. Резкого падения, к счастью, не случилось. Просто теперь я меньше занята в театре. Я берусь за любую роль, начиняю ее так, чтобы было интересно. Но ведь во многих пьесах попросту нет возрастных ролей. Мой голос сильно поменялся: в связи с тем, что роли комических старух, как правило, в низком регистре, у меня теперь меццо-сопрано, а иногда я звучу и как баритон. Я прекрасно понимаю, что много материала в театре для меня уже не будет…

— …И оставляете высвободившееся время для себя?

— Что вы, меня больше интересует режиссерская работа в консерватории — я веду актерское мастерство. Свои силы я отдаю студентам, своим постановкам, изобретению новых подходов для актерской школы... Театр музкомедии живет за счет консерватории. Это единственный очаг, который выпускает певца и артиста. В театре уже 12 учеников — мои выпускники. А всего у меня уже больше 300 выпускников. Многие сейчас в опере: в Большом театре, Мариинке, «Ковент-гардене», «Метрополитене»…

Успеть сделать многое

— В чем ваше новаторство?

— За год, в течение которого длится мой курс, стараюсь привить студентам творческое отношение к своему делу. Мой метод преподавания основан на великих музыкальных шлягерах. Мы делаем новеллы по советским песням, маленькие комические оперы по басням Крылова, Михалкова. А пишет их замечательная аспирантка консерватории Катя Приходовская, бессребреник и талантливейшая девочка. Мне она написала уже четыре комические оперы. Я хочу их издать, но у меня нет денег. Это было бы замечательное учебное пособие для любого музыкального вуза... Мои студенты не просто поют, а действуют в сюжете. Два часа я с ними на ногах: сама ставлю танцы, сама занимаюсь режиссурой произведения, которое служит для того, чтобы высветить определенного студента, того, кто сможет этот материал потянуть…

— Как вы предпочитаете отдыхать?

— Я стараюсь не перегружаться. Мне уже много лет, но хочется многое успеть сделать. Я никогда не боролась за норму. Потому что считаю, что актер, который поет, должен после выступления два дня отдыхать. Может, поэтому я столько лет и работаю. А вообще я очень люблю свой театр. Знаю его от и до: сколько ступенек от гримерки до сцены, какая где кулиса, какие фонари, как пахнет театр вечером, а как утром. Аура в театре разная — до спектакля и после. В театре у меня очень много друзей, не только среди актеров: и в пошивочном цехе, и среди монтировщиков. В театре есть и мой ангел. Однажды на «Мистере Икс» каблук — тонкая шпилька — попал в круг, а тот начал двигаться. Ангел помог — туфля была расстегнута. Было бы иначе — я стала бы инвалидом... Я чувствую, в каком настроении пришел партнер, как надо вести себя, чтобы расположить его к себе. Из всего этого и складывается Театр.