Ирина УЛЬЯНИНА, «Новая Сибирь», декабрь 2013 г.

НОВОСИБИРСКИЙ театр музкомедии силен традициями. Лучшая из них — радовать поклонников жанра оперетты в канун Нового года премьерами классических спектаклей, которые как беспроигрышная лотерея для обладателей билетов, поскольку музыку Кальмана, Легара, Штрауса ничем не испортишь, даже такими мелочами, как небезупречное исполнение. Новая, уже пятая по счету за неполные 55 лет существования театра версия «Летучей мыши» Иоганна Штрауса в постановке главрежа Александра Лебедева была впервые явлена публике 20, 21 и 22 декабря. Спектакль имел однозначный зрительский успех и наверняка станет хитом афиши. При всей своей неоднозначности достоинств.

Из пяти постановок я хорошо помню две последние, предшествующие настоящей премьере. Они не были сенсационно-прекрасными и восхитительными, но были, безусловно, качественными, «смотрибельными». Сейчас первое, на что я обратила внимание, — иная оркестровая трактовка. Дирижер-постановщик Александр Новиков задал метричный, суховато-ускоренный ритм. Совсем иначе исполняют вальсы Штрауса на знаменитых венских балах — играют с оттяжкой, наслаждаясь сладкозвучием. Манера, которую я назвала «суховатой», конечно, имеет право на существование, если строится на соответственной по темпам, скоростной режиссерской трактовке. Но — нет. Александр Лебедев, кажется, вообще игнорировал музыку. Действие не только не энергичное, но вязкое, как болото, из него поневоле выключаешься. Поскольку мне материал знаком «как глазам — ладонь, как губам — имя собственного ребенка» (видела примерно 30 воплощений творения Штрауса, включая экранизацию с Юрием Соломиным и Людмилой Максаковой в главных ролях), а на премьере не отказала себе в удовольствии смотреть не только на сцену, но и посматривать в зал. Психология восприятия — это отдельное представление, в нем эмоциональные переживания порой не менее интересны и интенсивны, нежели на подмостках, притом они подлинные и нелинейные. При возрастном ограничении 16+, обозначенном на афише, среди зрителей были и трехлетние дети, скучавшие на драматических сценах объяснений, но заострявших внимание на тех сценах, которые разыгрывались в буффонадной манере, — вот по этому параметру новому спектаклю можно бы поставить пять с плюсом в школьной системе мер. Из этого я делаю вывод, что либретто Николая Эрдмана и Михаила Вольпина вполне актуально и доступно для племени младого. Точнее, в нем ничто не покоробит слух и племени совсем юного.

Напомню, что во всем мире знаменитая оперетта «короля вальсов» Штрауса ставилась и ставится по либретто Хаффнера и Жене, где почти диаметрально другой сюжет, нежели в российском варианте. Российские театры, в частности, Московский театр оперетты, используют давний. Без малого столетней давности текст Николая Эрдмана и Михаила Вольпина; к нему вновь обратился и наш Новосибирский театр музкомедии. Не думаю, что Эрдман (автор пьес «Мандат» и «Самоубийца», соавтор сценария к кинокомедии «Волга-Волга» и многим другим значительным и замечательным произведениям) сильно гордился бы этим своим произведением — либретто к «Летучей мыши». Но, как говорится, «талант не пропьешь». Реплики и репризы прописаны «на века» — четко, ярко, однозначно с точки зрения морали и притом достаточно остроумно. Например, изречения главного героя — любвеобильного Генриха Айзенштейна — никогда не устареют, пока жив адюльтер. А уж рефрен «Выпей, выпей, милый друг, все изменится вокруг» и вовсе воспринимается, как неувядающий devise. Из той же серии рефрен: «Счастлив тот, кто идет мимо горя и забот, с улыбкой — вперед!» И все эти квартеты, трио и дуэты теряют смысл без сценического обаяния, вне сыгранной предыстории отношений, без контекста.

Увы, вязких, скучных мест в премьерном спектакле, растянутом на три действия с двумя антрактами, длившемся более трех часов, оказалось предостаточно, особенно в прологе и в третьем действии. Третье действие показывалось целиком на фоне декораций как бы тюрьмы. Очень спорное сценографическое решение предложил художник Степан Зограбян. Его тюрьма — это условное пространство, в котором на заднике транслируются отпечатки пальцев, отпечатки ног, фото гениев в фас и профиль, как подозреваемых. Вроде юмор, а не трогает. В первом действии, суть которого составляют объяснения очень верной жены и ветреного мужа — Айзенштейна и его жены Розалинды — Алексея Штыкова и Вероники Гришуленко, пожалуй, временами и возникает драматическое напряжение. Он лжет, она ревнует, но все это настолько понарошку, что это даже в пении, в словах выверенных и прописанных звучит поверхностно.

Вероника Гришуленко — заслуженная артистка России, пела самозабвенно, перепевала всех, потому что три октавы берет легко, красиво, играючи. Но и у нее возникают моменты, когда плохо артикулирует, слов не разобрать. Это общая проблема для солистов — вероятно, с ними слабо работали педагоги по вокалу, раз у всех солистов поголовно наблюдались трудности с артикуляцией, оттого весь зал перешептывался: что она сказала? — что он ответил?

Она сказала, что любит и за ценой не постоит. И он — артист Алексей Штыков — сказал примерно то же самое. И это бы выглядело как комикс, если бы действие не красил артистизм Вероники Гришуленко — пела она завораживающе; у нее действительно редкий, волшебный голос и безусловный талант игры, создания интриги. Беда в том, что на ее фоне все персонажи казались несколько… В общем, им — Яне Кованько, игравшей горничную Адель, метившую в артистки, адвокату Блинду — артисту Вячеславу Усову и многим другим исполнителям ролей — еще расти и расти.

Безусловно, самым зрелищным стало второе действие, иллюстрирующее анекдотический случай на маскараде, когда муж не узнает свою жену, наряженную в костюм летучей мыши. Представление о бале, атмосферу бала создает, конечно, балет, где интереснее всего следить за рисунком танца, явленным солистом Анатолием Бердышевым. Увы, солистки танцевали бледнее. Иначе были бы неистово-яркими и темпераментными и мадьярский танец, и словенская пляска. Все это оказалось как бы усреднено в спектакле — явлено не выпукло, осталось недооценено. А в спектакле на музыку Штрауса все важно: переплетения музыкальных моментов и моментов судеб. Наверное, когда постановку затеют в шестой раз, что-то и получится. Пока что мы видели «Летучую мышь» не доросшую, не оформленную, но отстоявшую свое маленькое семейное счастье.