ОЛЬГА ТИТКОВА: ИЗ ТЕАТРА МОЖНО ТОЛЬКО СЧАСТЬЕ УНЕСТИ
ОЛЬГА ТИТКОВА: ИЗ ТЕАТРА МОЖНО ТОЛЬКО СЧАСТЬЕ УНЕСТИ

Дата публикации: 2 Декабря 2011

Ирина Ульянина. Новая Сибирь, декабрь 2011 г.

ИМЯ и сценические образы, созданные Ольгой Васильевной Титковой, знакомы новосибирским зрителям всех поколений, ведь она служит в театре музыкальной комедии более 50 лет, практически с момента его основания. Исполнила 115 ролей, но дело не в этом невероятном количестве, не в том, сколько сыграла, а в том, КАК сыграла. Недаром отклики о ее чудной игре передаются из уст в уста, стали легендами.

4 декабря народная артистка России предстанет на родной сцене в образе княгини Цецилии Воляпюк в «Сильве» Имре Кальмана, сыграет уже седьмой по счету бенефис, на этот раз приуроченный к 70-летию. Билетов на него в кассе давно уже нет, несмотря на то, что событие совпало с Рождественским фестивалем искусств. «Княгиня» взволнована. Кстати, она действительно княгиня, поскольку замужем за Сергеем Давидовичем Чавчавадзе, талантливым кинооператором, «рыцарем кинокамеры», как его называют за глаза, — потомком грузинского княжеского рода.

— То есть с силой воли у вас все в порядке. И все-таки, чтобы веселить публику, надо иметь дерзость, смелость. Откуда в вас смелость? Вас родители так воспитали, или вы сама каким-то образом себя закалили?

— У меня было дивное совершенно детство. Как ты знаешь, Ира, мой папа был художником, и его родной брат — художник (Василий и Иван Титковы, которых в шутку именовали Вас Вас и Ван Вас), это обстоятельство и определяло творческую атмосферу в родительском доме. Редкий день обходился без гостей, без песен, без обсуждений картин, выставок, спектаклей, музыкальных сочинений. Жили, конечно, бедновато, скромно, но меркантильные интересы не ставились во главу угла.

— Еще мое счастье в том, что я в семье была не единственным ребенком, у меня были две сестры и брат Сережа, режиссер по образованию, много лет работавший директором Дома актера. Старшую сестру отец назвал именем, производным от фамилии его любимого живописца, — Врубелиной, и она пошла по его стопам, картины Врубелины сейчас хранятся в нашем художественном музее. Вторая моя сестра Римма (обладательница изумительного меццо-сопрано) 37 лет служила в хоре оперного театра, начинала под руководством хормейстера Евгения Павловича Горбенко, дочь которого Татьяна Горбенко уже многие годы хормейстер нашего театра музкомедии. Видишь, как все не случайно?

Папа и его брат — отец Элеоноры Титковой, главного режиссера нашей музкомедии, — необычайно заботились о нас. Они первыми в Новосибирске придумали сооружать ледяные и снежные скульптуры к Новому году, устраивать сказочные городки вокруг елки в парке. В детстве я очень любила время наступления зимы, вечера, когда мы все устраивались за столом, мастерили и раскрашивали елочные украшения. Иван Васильевич прекрасно играл на мандолине и на гитаре, аккомпанировал нашему пению. Наверное, из-за этих домашних концертов я и осмелела, не стеснялась выступать. В пятилетнем возрасте впервые вырвалась на сцену, подпевала хору животноводов. В юности у меня был очень высокий голос, звонкий такой альт, а вот желания стать артисткой не было. Я мечтала стать следователем уголовного розыска, искать преступников, разоблачать шпионов. Таково было влияние советских фильмов о КГБ, о доблестной милиции.

— Не сомневаюсь, что вы добились бы в угро больших успехов, но, вообще-то, к лучшему, что та мечта не сбылась.

— Вот именно. (Смеется.) Жизнь сама все расставила по своим местам. Окончив школу, я приняла решение поступить в радиотехническое училище, после чего работала сборщицей аппаратуры на конвейере. Пошла на завод, чтобы помочь родителям. Мама ведь не работала, отец один кормил шестерых, а какие доходы у художника? 

— Тем более в послевоенное время. Вы родились в августе 1941-го, когда уже шла война. Великая Отечественная вам как-либо запомнилась?

— Я помню, как во время войны все вокруг напряженно слушали радиоприемник, сводки с фронта, как соседи и родственники радовались Победе, как потом каждый год праздновали 9 Мая со слезами на глазах. И еще есть один подспудно тяжелый момент... Моя мама Мария Критовна — этническая немка, ее вместе с родителями переселили из Поволжья в Алтайский край, где она и познакомилась с моим отцом. Так вот во время войны и после войны мы вынуждены были скрывать ее национальность, потому что в сознании людей немцы ассоциировались с фашистами. Я, когда думаю о маме, испытываю к ней огромную жалость, она не могла себе позволить говорить на родном языке, оказалась без вины виноватой. Возможно, потому спустя много лет я старательно учила немецкий язык и исполнила партию графини Данковой в оперетте «Граф Люксембург» Легара на языке предков по маминой линии. Та роль и принесла мне национальную премию «Золотая маска» в 2002 году.

— От завода до «Золотой маски» длинный путь. Вы, кстати, долго трудились на производстве?

— Недолго, всего один год, зато помню, с какой гордостью приносила в дом аванс и получку, еще и посмеивалась над старшими сестрами: эх, вы, студентки! Я-то могу себе позволить сама купить и духи, и чулочки, и пудру, а вы у родителей копейки на трамвай просите!.. Моя заводская «карьера» закончилась, как только я увидела объявление о наборе желающих петь в хоре новорожденного театра музыкальной комедии. Разумеется, я пошла на прослушивание, а на следующий день уже занималась, быстро стала артисткой хора. Началась совсем другая жизнь. Меня взяли на первые летние гастроли театра, состоявшиеся в 1960-м в Томске. И туда, в Томск, приехал новосибирский композитор Георгий Иванов, который привез клавир нового своего сочинения — оперетты «У моря Обского» о строителях Академгородка, чтобы показать директору и автору либретто Ивану Ромашко. Мы впервые увиделись не в театре, а на улице, где я прогуливалась как раз с Иваном Андреевичем, тогда уже солистом, который читал мне свои стихи. Он и представил меня Иванову, и...

— Вас постигла любовь с первого взгляда?

— Я мгновенно попала под обаяние, сама не заметила, как влюбилась без памяти и вышла замуж. Наши отношения с Георгием Николаевичем развивались очень бурно, быстро. Сначала мы вроде просто обсуждали музыкальный материал оперетты, потом репетировали — я в спектакле «У моря Обского» исполнила в разное время все три главные женские роли (Светлану, Женьку, Катю). И вот в 20 лет я стала мамой, родила дочь Олю, с которой у нас были одинаковые имена и фамилии. Единственное, чем я не насладилась в жизни, это счастье материнства. Муж настаивал, чтобы я училась, иначе не будет развития, и я поступила в консерваторию. В перерывах между занятиями бегала домой, кормила ребенка грудью. Сейчас с содроганием вспоминаю, не представляю, как я все это выдержала? От переутомления состояние постоянно было полуобморочное. Георгий утверждал, что в Сибири учиться негде и не у кого, настоял, чтобы я ехала в Москву, поступала в ГИТИС. И я поступила на курс Бориса Покровского.

— Какая вы послушная жена.

— Мой супруг был прав, действительно качественное образование необходимо, и московская среда для меня оказалась питательной, не только сам ГИТИС, но и общежитие на Трифоновке. Представь себе, я училась с внучкой Лемешева, бывала в доме у Сергея Яковлевича. Бегала на репетиции к Эфросу, видела живого Охлопкова, Завадского, многих других наших могучих стариков. Одним из моих педагогов была внучка Михоэлса, курсом старше училась Татьяна Шмыга, с Тамарой Синявской мы обедали в одной столовке, где котлета по-качаловски стоила семь копеек, а чай и хлеб давали бесплатно сколько хочешь. Удивительная пора, она помогла мне сделать рывок в профессии, перейти на другой уровень. Просто образование тяжело досталось. Я практически всю молодость спала не дольше трех-четырех часов в сутки. Приезжая на сессии, старалась сдать экзамены за следующий семестр экстерном, получалось по 10–15 дисциплин за одну поездку. Разрывалась между семьей и театром. Сестра Элеонора, которая тоже училась у Покровского, занимала меня во всех своих постановках, а Борис Александрович сердился: «Эля, что ты вечно берешь Иванову? Это козе понятно, что она все что угодно может сыграть без режиссера!»

— Вы в самом деле уже тогда могли сыграть без режиссера?

— Это преувеличение, на первых порах я остро нуждалась в режиссерах, которые подсказывали как, какими вокальными средствами лучше раскрыть образ. Но Покровский был прав в том смысле, что я все — задачу, сверхзадачу — схватывала на лету, стремительно и тотчас стремилась воплотить, быстро роли делала за счет того, что работала почти круглосуточно. В Новосибирский театр музкомедии я вернулась в 1968 году, закаленная учебой и работой, как раз в той творческой форме, в какой хотел меня видеть Георгий Николаевич, мой супруг. У нас в семейной жизни продолжалась гармония, идиллия, и театром я была активно востребована. В один сезон сыграла героинь в двух классических опереттах Жака Оффенбаха— Порцию в «Прекрасной Елене» и Жюстину Фавар в «Мадам Фавар». Далее работала над созданием спектаклей «Донья Жуанита» Ф. Зуппе, «Нищий студент» К. Милликера, над целым циклом постановок Штрауса и Легара — «Цыганский барон», «Летучая мышь», «Король вальсов», «Веселая вдова» и других. Я стала невеселой вдовой в мае прошлого года, когда умер мой первый супруг, композитор Иванов, и в феврале этого года провела концерт, приуроченный к его дню рождения, концерт памяти.

— Вы ведь давно развелись. Выходит, внутренне не расстались, не расставались?

— Ты правильно подметила, можно оформить развод формально, документально — на бумаге, но внутренне близкие люди никогда друг с другом не расстаются. У нас была общая дочь, которая трагически ушла из жизни 19 мая 2010 года, на четыре дня раньше, чем ее отец. И в том же году я потеряла брата Сережу. Но давай уйдем от этой темы, я не позволяю себе плакать, горюю молча, наедине. Не знаю, что обо мне думают, но я на четвертый день после похорон отправилась в бассейн, как это делаю обычно, уже 20 лет подряд, с тех пор как повредила позвоночник на спектакле.

— Ольга Васильевна, а вы плаваете на скорость или неспешно?

— Я плаваю профессионально, как спортсменка, в очках, чтобы глаза не разъедала хлорка, всеми стилями. Не терплю, когда много людей в бассейне — я их невольно «разметываю», поскольку не смотрю по сторонам.

— Тогда respect. Я тоже обожаю плавать, вода любой негатив снимает, особенно морская. Мне в море всегда хочется петь. А вам хочется, или пение представляется работой?

— Я уже однажды, перед моим 60-летним юбилеем, тебе, Ира, говорила: певица как птица, не может не петь. А я — певица. Я пою и у кухонной плиты, и когда посуду мою, и когда цветник на даче пропалываю. Жаль, голос с возрастом стал низковатым, тембр изменился.

— Именно этот низкий голос с хрипотцой и пленил жюри «Золотой маски», критик Елена Третьякова, помнится, сравнила вас с Марлен Дитрих, вернее, написала, что ваша песенка на немецком языке достойна репертуара Марлен Дитрих. А скажите, вам психологически сложно было переходить с ролей лирических героинь на роли комических старух?

— Ничуть не сложно. Понимаешь, у лирических героинь мало красок, два состояния: либо они страдают в разлуке, замирают в охах и вздохах, либо ликуют от радости встречи, воссоединения с возлюбленным. А у старух такие сочные характеры, такой объем образа можно создать! Причем не все они комические, вспомни мою Нехаму из «Биндюжника и Короля» по Бабелю или Памелу из «Дорогой Памелы», которую я играла почти целое десятилетие, когда мне до ее возраста было еще очень далеко.

— Да, замечательные роли. Но, известное дело, публика активнее реагирует на комедийные манки, на ваших сметливых и находчивых свах, неугомонных кокеток, на склочную обитательницу коммуналки Бизикович из мюзикла «Гадюка». В женской природе заложено желание нравиться, а вы легко соглашаетесь уродовать себя гримом, париками, всяческими утолщающими накладками под костюмом.

— Наш опереточный жанр — он для сытых людей, у которых все в жизни хорошо, которым хочется развлечений. И моя задача в соответствии с законами жанра — убедить публику, что я вот такая нелепая, рассмешить, развеселить. Если играть «в полноги», вполсилы — ничего не получится, зрители будут дремать. Я вот на «Хануме» так старалась, что тазобедренный сустав вывихнула, с дикой болью доигрывала, не переставая улыбаться... Оперетта вообще — каторжный труд, на износ, предназначен для артистов с железным здоровьем и немереным запасом энергии. Марчелло Мастроянни однажды откликнулся на приглашение принять участие в опереточном спектакле и пришел к выводу, что съемки в кино просто курорт по сравнению с тем, что ты должен петь и одновременно двигаться, танцевать здесь и сейчас, без остановки, без дублей. У нас, у всех солистов профзаболевание — эмфизема легких. От софитов, от этих клееных ресниц сильно садится зрение, я уже не говорю о том, как портит кожу грим. Но все терпишь ради того, чтобы спектакль получился, ради этого смеха в зале, приподнятого настроения зрителей. Какие бы трудности ни приходилось преодолевать, и все же из театра можно только счастье унести.

— Мне нравится, Ольга Васильевна, что вы не скрываете своего возраста и словно не замечаете его. У вас никаких признаков склероза, в вас нет консерватизма, который не позволяет адекватно воспринимать сегодняшний день со всеми его переменами. Вы, кстати, и одеваетесь именно как молодая женщина, а не дама элегантного возраста. Благодаря чему это вам удается?

— Наверное, благодаря тому, что я уже 20 лет преподаю в консерватории, постоянно нахожусь среди молодых, способных, восприимчивых людей. Это моя какая-то другая, отдельная от театра, параллельная жизнь. Я со студентами на занятиях так выхлестываюсь, такое творю, что в театре и не снилось. Мы делаем «зримые песни» Тихона Хренникова, Дунаевского, Соловьева-Седого, осуществляем постановки забытых классических одноактных опер и оперетт, импровизируем, испытывая колоссальный кайф. Не каждый репертуарный театр может позволить себе изобилие экспериментов, а учебная площадка позволяет все — и каноны, и новации. Я попробовала себя и в качестве режиссера-постановщика, и в качестве хормейстера и хореографа — реализовала себя еще и в этих ипостасях. Мне заниматься режиссурой и педагогикой стало интереснее, чем играть самой. А главное, я вижу результат. Радуюсь, что 12 моих выпускников пополнили труппу музкомедии. Другие выпускники, как, например, Валерий Гильманов, работают в труппе Большого театра России, в Мариинке, во многих коллективах страны и за рубежом — в Ковент-Гарден, в Метрополитен-опера.

— В самом деле, отрадный результат. А зачем вам социальная активность?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, например, вы и в Общественной палате заседаете, с 1972 года работаете в правлении НО СТД РФ... Я всех ваших общественных нагрузок и не упомню. И мне лично представляется, что человеку лучше заниматься чем-то одним, своим. Разве вам недостаточно искусства? Заниматься политикой — это все-таки дело политиков.

— Нет, я не согласна. Я заседала в Общественной палате не напрасно, я первая обратила внимание мэра на то, что Новосибирск перегружен, перенасыщен наружной рекламой. Я этого добилась, был принят закон об ограничении рекламы. Сложнее всего мне было заседать в комиссии по помилованию — там постоянно сталкиваешься с фактами жестокости, с переломанными судьбами, из-за которых у меня сердце реально разрывалось.

— Я несколько лет назад наблюдала, как вы лихо водите машину.

— Все, с автолюбительством я покончила, больше не вожу, потому что агрессия на дорогах жуткая. Вот где культура абсолютно отсутствует: тебя постоянно норовят подсечь, обогнать, игнорируя правила. Это просто опасно для жизни, сейчас мне проще вызвать такси. Я стараюсь изолировать себя от агрессии, чтобы сохранять внутреннюю собранность, внутреннюю гармонию, и наибольшее умиротворение испытываю... в обществе своей кошки. Могу часами за ней наблюдать. Умнейшее существо: мужа с работы встречает у порога, причем подбегает к двери, когда он даже в подъезд войти не успел. А еще она необыкновенно разговорчивая, интонациями мяуканья сообщает очень многое.

— Конечно, ваша кошка наслушалась песен, вот у нее и развился музыкальный слух. А ваш супруг Сергей Давидович любит слушать, как вы поете?

— Сережа относится ко мне необъективно. Представь, он снял и смонтировал длинный-предлинный фильм, занявший аж два диска, с названием «Театр времен Ольги Титковой». Вот разве так можно возвеличивать?..

— Значит, можно. Я желаю, чтобы у фильма Сергея Чавчавадзе о времени Ольги Титковой было еще длинное-предлинное продолжение.

— Не могу признать себя пессимисткой. Мне предаваться грусти было некогда, я сознательно всегда занимала себя работой, даже в отпуске не позволяла себе расслабляться. Все люди как люди — на пляже нежатся в шезлонгах, а я часами плаваю и плаваю, держу диету, ни кусочка пирожного себе съесть не позволяю, чтобы после отдыха влезть в костюмные платья, хотя я ужасная сладкоежка.